95 лет назад, 11 ноября 1918 года, в Компьенском лесу было заключено соглашение о прекращении военных действий между Антантой и Германией, фактически завершившее Первую мировую войну. Германский рейх, признав невозможным продолжать войну далее, согласился на капитуляцию. Ранним ноябрьским утром, в 5 часов 10 минут, в железнодорожном вагоне французского маршала Фердинанда Фоша, в присутствии английского адмирала Росслина Уимисса была принята немецкая делегация, по итогам переговоров с которой было объявлено перемирие сроком на 36 дней. На деле же, компьенское перемирие трижды продлевалось и стало преддверием Версальского мирного договора 1919 года, на котором были подведены окончательные итоги войны. Согласно выдвинутым в Компьене условиям, немцы должны были прекратить все военные действия в тот же день в течение шести часов после подписания перемирия, немедленно начать эвакуацию всех своих войск на позиции по состоянию на 1 августа 1914 года и выдать странам Антанты всех военнопленных и значительную часть германской военной и транспортной техники.
Кроме того, условия Компьенского перемирия предусматривали денонсацию «похабного» Брестского мира с большевиками, правда, при этом предполагалось, что оставлять российские территории немецкие солдаты начнут лишь после того, как их займут войска Антанты. На деле же получилось по-другому – по договоренности с немцами, земли, с которых они уходили, занимались отрядами Красной армии. Заменить германские войска союзническими удалось разве что в Севастополе и Одессе, да и то лишь на время.
Заключив Компьенское перемирие, демократическая Европа могла торжествовать – враждебные ей германская и австро-венгерская монархии были сокрушены, а Российская Империя, рухнувшая де-факто 2/15 марта 1917 года, хоть и была для Антанты союзницей, но, как справедливо отмечал П.Б.Струве, «попала как бы в разряд побежденных стран», так как «Мировая война... имела демократическую идеологию». В итоге три последние в Европе влиятельные консервативные монархии – Германская, Австрийская и Российская перестали существовать. А Версальский мирный договор, не только поставил побежденную Германию в предельно унизительное положение (что, по мнению большинства вдумчивых современников, привело к неизбежному реваншизму и, как следствие – Второй мировой войне), но и лишил плодов общей победы Россию. И хотя маршал Фош признавал, что «если Франция не стерта с карты Европы, она этим прежде всего обязана России», в сложившихся условиях французскому правительству выгоднее было считать, «России больше нет» (Жорж Клемансо), а потому Франция свободна от всяких союзных обязательств. Формально так оно и было – российская монархия, обрушенная накануне победы не без деятельного сочувствия Англии и Франции, перестала существовать, а с большевистскими властями и белыми правительствами, можно было и не считаться. В итоге все те цели, которых Россия надеялась достигнуть в ходе войны, оказались недостижимыми, а некогда русские земли – Русь Червонная, Зеленая и Угорская (Галиция, Буковина и Закарпатская Украина), отторгнутые от потерпевшей поражение Австрии, достались Польше, Румынии и Чехословакии. Жертвы, принесенные русским народом на алтарь общей победы, оказались напрасными…
Советское правительство также возмущалось условиями Версаля («договором хищников и разбойников», по словам Ленина), который утверждал передел мира в интересах крупнейших капиталистических держав, тем самым устанавливая мировое господство стран-победительниц, и отгораживал от них большевистскую Россию «санитарным кордоном». А настроения «старой» России, вызванные поведением стран Антанты, прекрасно выразил в стихотворении «Союзникам» (1921) русский офицер, поэт-монархист Сергей Бехтеев:
| Когда, забыв свои невзгоды И слезы вдов, и их печаль, Надменно празднуют народы Врагом подписанный Версаль; Тогда в мучительном изгнаньи, Наперекор бравурным дням, В душе растет негодованье К былым союзникам-друзьям. Тогда в груди клокочет злоба, И, бросив тягостную сень, Встает из царственного гроба Его страдальческая тень. Встает пред Францией смущенной Живым укором на земле, В порфире, кровью обагренной, С венцом терновым на челе. И вместе с ней встает из топи Мазурских гибельных болот, Блестя щетиной острых копий, Погибшей гвардии оплот. Блестят штандарты и знамена, Несутся всадников чреды, И грозно строятся в колонны Пехоты серые ряды. | И в славный день священной тризны, Спеша на зов со всех сторон, Словами горькой укоризны Звучит предсмертный русский стон «Не мы ли честно умирали За вас во рвах, у вражьих стен. Не мы ли грудью отстояли И ваш Париж, и ваш Верден! За что ж теперь душой коварной, В хмелю триумфов и пиров Вы в слепоте неблагодарной Забыли подвиг русских львов?! Ликуйте! празднуйте победу! Но будет день — и битый враг По окровавленному следу Направит вспять зловещий шаг. Тогда на стон предсмертной муки На зов и вопли из Арден, Спасать не выйдут наши внуки Ни ваш Париж, ни ваш Верден! |
Андрей Иванов, доктор исторических наук
