| Он под Нарвою звал в штыковую, Вёл полки за Кубанью–рекой, Белой гвардии душу живую Окрыляя певучей строкой. Словно ветер, летел над лугами, Тяжкой поступью брёл по снегам И, с родными простясь берегами, Всё грозил победившим врагам. Так казался он дерзок и страшен, Что однажды, захваченный в плен, Был растерзан и кровью окрашен, Прежним цветом уйдя в прах и тлен. И с тех пор от Москвы до окраин, До солёной Курильской гряды, Грохотал торжествующий Каин, В левом марше смыкая ряды. ...Каменели угрюмые лица На трибуне у Спасских ворот, Шёл в колоннах по древней столице Зачумлённый, весёлый народ. И напором ревущего баса Грозный голос к борьбе призывал, Превращая безликую массу В раскалённый клокочущий вал. Капал дождь, а поющие реки Были жадным огнем разлиты, Хмурый вождь сквозь припухшие веки Равнодушно взирал с высоты. Но внезапно – случилось такое! – Странный вихрь над толпою возник, И запенилось море людское, И как–будто очнулось на миг. Словно вспять повернули куранты Тонких стрелок решительный ход, Только грянули вдруг оркестранты Марш, зовущий в Ледовый поход. Только вдруг у вождя пред глазами Вместо тысяч покорных голов Появились кресты с образами, Гордый блеск византийских орлов. А незримые твёрдые руки, Цвет огня в белизну обратив, Высекали забытые звуки, Старой песни суровый мотив. И казалось, что в это мгновенье, Набегая бурлящей волной, Свято–русских ветров дуновенье Пронеслось над кремлёвской стеной. Вздрогнул вождь, побелевшие губы Зашептали молитвенный стих. ...Но, как прежде, горланили трубы, Рёв толпы доносился сквозь них, | Будто полз в полыхающем свете Бронепоезд без рельсов и шпал, И порывистый западный ветер Выл тревожно и флаги трепал. Лишь потом, когда город укрыла Стылой ночи беззвёздная тень, Понял вождь, что видение было Столь же явным, как прожитый день. И, когда с недокуренной трубкой Он застыл у слепого окна, Всё былое в прозрачности хрупкой Обступило его, как стена. Над слезинкой единственной детской Закружились потоки страстей, И подул ветерок соловецкий, Пробирая вождя до костей. И ватагой мальчишек упрямых Встали, страшные раны открыв, Офицеры в заброшенных ямах, Арестанты в застенках сырых. Поднимались немые останки, Подходили в кровавых платках Гимназистки, казачки, крестьянки С неживыми детьми на руках. Не молили они, не просили, И проклятий никто не кричал, Но задушенным стоном России Жуткий марш их безмолвно звучал. Словно пули, минуты летели, Бил последний, двенадцатый час, А из тьмы неотрывно глядели Миллионы невидящих глаз. И на помощь никто не являлся, От усердия еле дыша, Только маятник дико метался, Всё быстрее удары кроша. И тогда, на пол тело обрушив, Захрипев, как измученный вол, Принял вождь в потрясенную душу Лютой смерти осиновый кол. И дробясь, и ломаясь всё мельче, Распылилась душа в никуда, Лишь сверкнула на маршальском френче Злым огнем золотая звезда. Да охранник за дверью стальною Шевельнулся, воспрянув от сна. А по стеклам капелью ночною В Белом марше звенела весна. |
Дмитрий КУЗНЕЦОВ
Картина Дмитрия Шмарина
#РОВС #поэзия #БелоеДвижение
